АНДРЕЙ ОРЛОВ

"П О Л И Г О Н"

ЧАСТЬ I  ЧАСТЬ II  ЧАСТЬ III

Не смотря ни на что,
Сергею Николаеву,
посвящается…

III

А я оставляю себе
Право на страшные сны
Право гореть от весны
И к небу идти по золе

Если ты сможешь - возьми
Если боишься - убей
Все что я взял от любви
Право на то, что больней

"Агата Кристи", "Сны"

Очнулся я от рассказа Сергея только тогда, когда понял, что он безутешно плачет. Тихо, без слов и проклятий самому себе… Всё его тело сотрясалось, огромными руками он стыдливо закрывал своё лицо…

Мы сидели у той же старой осины, недалеко от больницы. Нас окружала привычная, абсолютно равнодушная ко всему реальность… Летняя полярная ночь…

— Что же мне делать, Андрюх, скажи? — он изо всех сил пытался подавить всхлипы. — Что мне теперь делать? Как я смогу теперь жить со всем этим? Ведь ничего уже не поправишь… ничего!... Что же мне остаётся? Что же остаётся такому как я? Что?..

— Эх, Сережка, Сережка… Если бы я знал… — серьёзно ответил я ему, вздыхая и мотая головой, — Не знаю я. И никто не знает… А если скажет, что знает, то это будет ложь… Наверное, знает только Он… Он один, — и я показал глазами на безучастное небо. — И Лёшка твой там, с Ним вместе… И ему, наверное, хорошо… И, может быть, он уже не судит тебя, потому что знает всю правду, как и я… Но ни Бог, ни Лёшка-ангел ничего нам с тобой не скажут. Они никогда ничего не говорят… Мы — одни…Так было, есть и будет…

Сергей в отчаянии крепко сжал виски руками и зажмурился. Прозрачная солёная капля дрожала на его длинных ресницах, но всё никак не могла упасть.

Я крепко обнял его за плечи и притянул к себе. Сергей беспомощно уткнулся мне в грудь и стал постепенно успокаиваться. Я прижался щекой к его коротко стриженной голове. От него пахло чем-то родным, близким… Домом?..

В душе у меня всё перепуталось. Я ничего не мог ему сказать, ничего дельного. Я ведь просто обыкновенный человек!.. И не мне было прощать его, осуждать и уж тем более — казнить… Никто не давал мне такого права… И сам я себе его тоже не давал…

Я сжимал Сережкины сильные плечи в своих объятиях, старался как мог утешить, поддержать его, уничтожить его боль в своей нежности, в своих прикосновениях. В моей голове кружился хоровод мыслей, ощущений, переживаний... Подобные истории, какую довелось узнать мне, слышишь не каждый день!..

Я «сжимал в своих руках» душу безнадёжно заблудившегося в себе человека и бесконечно жалел его… Я чувствовал его боль, его страдание и его отчаяние, как свои… И ещё — я чувствовал ответственность за него…

Хотя, может быть, это и глупо… Но только не для меня!

Сергей почти совсем затих. Было видно, что ему легче от того, что мы сидим вот так, обнявшись, а над нами шумят деревья… И мы могли так просидеть целую вечность!.. Если бы мы могли… Если бы у нас была эта вечность… Хотя бы —  одна на двоих!..

Я достал две сигареты и осторожно подкурил их.

— Послушай меня, ладно? Хватит на сегодня откровений, — свободной рукой я гладил Сережку по спине, —Мы сейчас покурим с тобой и вернёмся в нашу палату. Я уложу тебя спать и буду сидеть с тобой, пока ты не заснёшь. А завтра — всё будет по-другому. Всё будет не так плохо, как сегодня, ты уж поверь мне... Я знаю…

— Верю, — отозвался он и, вытащив у меня изо рта сигарету, прикоснулся к моим губам своими… Совсем легко… благодарно…

Мы вернулись в больницу тем же путём, каким покинули её — через окно. Никто не заметил нашего отсутствия. Никто вообще ничего не заметил…

Как и обещал, я уложил Сергея в постель и сел рядом с ним. Он бережно взял мою руку в свои сильные ладони и прижал её к своей щеке.

— Я так благодарен тебе, за то, что ты смог меня выслушать, — тихо сказал он.

— Я знаю, Серёжа, всё я знаю, — свободной рукой я погладил его по жесткому ёжику волос.

— Но мне придётся сказать тебе ещё кое-что… Последнее…

— Ты можешь говорить что угодно… Мне — можешь… Только если ты опять будешь страдать от этого… Тогда, может, не надо? …

— Нет-нет… Ведь это наша последняя ночь… А для главного всегда не хватает времени…

— Всегда… — тяжело вздохнул я.

Он закрыл глаза и под сводами нашей палаты зазвучал его полусонный, уставший, но уверенный голос.

— Знаешь, с тех пор я кое-что понял… Про бездну небытия… Она зовёт меня, зовёт… Я слышу её… Она открылась той ночью и она не закроется, пока не проглотит всё, что ей принадлежит… А ведь я тоже принадлежу ей… Поэтому — она меня хочет… И она — ненасытна! Она хочет сожрать всех нас!… Ей всегда будет мало, всегда… Потому-то она зовёт, зовёт, зовёт… Как плохая мать, которая бросила однажды своего ребёнка, она льёт слёзы по нашим душам и призывает нас… Зачем мы ей? Думаю, она и сама не знает… Она просто зовёт и плачет, зовёт и плачет… Она приглашает нас в небытие, потому что не знает другой вечности… Но ведь мы знаем, а? Ведь мы-то знаем? Так почему же мы идём в бездну, почему слушаем только её голос, откликаемся только на её зов? Если бы я знал, почему… Если бы я знал, почему мы так бессильны перед ней!.. Я боялся… Раньше… Да, мне было страшно… Ведь я был совсем один, совсем… Я наглотался этих таблеток, потому что бездна обещала мне покой и избавление… Я хотел искупить… И я поддался на её пустые обещания… Остановить меня было некому, ведь я принадлежал только самому себе… Никто не протянул мне руки, никто не согрел меня, никто не понял и не полюбил… Даже не попытался… Словно бы мне это совсем не нужно… Но ведь это не так! Если завтра я исчезну, уйду за порог вечного мрака и ненависти, никто даже не заметит, что меня больше нет… Никто, понимаешь? Так обидно!.. Со мной случилась странная вещь… Я словно бы застыл между двумя мирами… Одной ногой здесь, на земле, а другой — там, очень и очень далеко отсюда… Раньше я был только здесь, а теперь — где-то между… Где-то между…

Странный это был монолог… Я молча обдумывал то, что услышал.

Вскоре Сережа заснул, тихо-тихо, мирно-мирно. И на его лице был покой… Я ещё долго смотрел, как он спит… И никак не мог насмотреться… А он всё держал и держал мою руку в своих ладонях… И не отпускал…

На следующее утро за Сергеем пришла машина, чтобы забрать его обратно в часть.

Расставаться было грустно. Эти несколько дней (не говоря уже о последней ночи) странным образом сроднили нас, посеяли в наших душах ростки какого-то нового, большого, настоящего чувства… Дружбы? Привязанности? Любви? Я не знаю…

Но росткам этим не суждено было дать плоды… Мы расставались, и каждый из нас понимал, что — навсегда… Это было написано на наших лицах… Это легко мог прочитать кто угодно в наших глазах… Глупо? Может быть…

Сергей, одетый теперь в матросскую форму, а не в больничную пижаму, ещё более мужественный и привлекательный, стоял рядом со мной посреди нашей палаты и сжимал мою руку в своей. Крепко… Мне было больно, но так и нужно было, потому что в душе было намного больней…

«Не люблю долго прощаться, — сказал он мне, — это как ножом по сердцу…»

«Да, — кивнул я, —  Ты иди… Иначе я плюну на них на всех и ты уже никуда не уйдёшь!».

«Нет-нет, Андрей, не надо... Я пойду, а ты останешься. И всё у тебя будет хорошо, да?»

«Да...» — я опять кивнул, а в носу у меня уже предательски закололо и защипало.

«Адрес я тебе дал, твой тоже у меня есть… Так что — будем писать письма, да?»

«Да…» — это уже становилось невыносимым!

«А потом… Не сейчас… Может быть, когда-нибудь… Мы… Ты мне веришь? Веришь? Ты хотел бы?…»

Я вырвал свою руку из его, ухватил Сережку за затылок, быстро притянул к себе и поцеловал. Я вложил в этот поцелуй всю свою силу, всю свою боль, всё свое отчаяние… всего себя!!!

На этот раз он не ожидал… Не думал, что я это сделаю… Сам… Здесь и сейчас… Он был растроган этим…

«Ну, всё… Прощай, родной…» — он отвёл взгляд, потому что в его глазах так же, как в моих, уже блестели слезы, и очертя голову бросился вон из палаты.

«Прощай…» — это даже не шёпот, а так просто – вздох…

Я, двигаясь медленно, словно во сне, подошёл к окну и смотрел, как он выбегает к машине, как открывает дверь кабины, как запрыгивает внутрь… Высокий, сильный, крепкий… мой Сережка…

Последний прощальный взгляд через открытое стекло — мне! И рука, сжатая в кулак и поднятая в ободряющем нездешнем приветствии «No pasaran!»…

Машина развернулась и быстро уехала прочь, унося его от меня. Навсегда…

Мы это знали. Оба…

Я долго глядел ей вслед, хотя её уже давно не было видно… Ещё очень долго…

А через два дня меня самого выписали. И за мной прислали такую же машину. Точно такую же…

Только меня никто не провожал… Провожать меня было некому…

И слава Богу!!!…

Три последующих месяца пролетели для меня в родной части словно неделя.

Служба, дела, вахты, караулы, наряды, беготня и беспробудный сон из-за вечных недосыпов…

Я хорошо помню то утро, когда ко мне в баталерку влетел наш связист, матрос Антоничев, и прямо с порога бахнул «сногсшибательную новость»:

— Слыхал, в соседней части парень застрелился!

— Чего?

— Да говорю тебе — матрос застрелился в соседней части. Прямо в сердце! Врубился?

— Как? — я ещё ни о чем не хотел догадываться.

— В том-то и дело — «как»! Стянул у дежурного «старлея» ствол, пошёл на причал для катеров, сел на кнехте и — застрелился! Многие слышали звук, прибежали туда, а он уже — того…

— А с чего это он?

— Кто ж его знает? Разбираться будут! «Особиста» пришлют из Мурманска… Вот чокнутый, да? На хрена стреляться было?

— А ты-то откуда узнал?

— Да только что по спецсвязи в штаб Флота передавали «секретку»…

— Тэээкс!… А ты, значит, разглашаешь? — поддел я угрюмо Антоничева (надо признаться, я любил поддеть Антоничева при любом удобном случае).

— Да ты чего! Я ж тебе только! Ты ж свой! Ничего я не разглашаю! — моя мрачная шутка была не понята.

Я улыбнулся ему по-акульи и прищурил один глаз, состроив Антоничеву «морду».

— Да ты издеваешься! — дошло до него. — Иди ты!… Всё, некогда мне тут с тобой! Лучше другим пойду расскажу …

— Ага, лети… «Аннушка» по прозвищу «чума»… Секретный агент национальной безопасности…

Он бросил на меня испепеляющий взгляд и выбежал прочь. Обиделся... Но не на «Аннушку», её он пропустил мимо ушей. Откуда ему было знать про сплетницу-Аннушку из «Мастера и Маргариты», с которой я его сравнивал и на которую он был действительно чем-то похож по повадкам? Он ведь, чудак, не читал этой великой книги…

Новость, принесённая «на сорочьем хвосте» связистом Антоничевым, конечно, была мрачная, но она вроде бы не касалась меня лично, поэтому и воспринялась мной с циничной иронией. Как обычно…

Однако вскоре от этого моего «благодушия» не осталось и следа…

Через четыре дня я получил письмо. Странное, без обратного адреса. По штемпелю выходило, что пришло оно через почтовое отделение нашего посёлка. 

Местное? Мне? От кого? 

В конверте лежал сложенный пополам маленький тетрадный листок в клетку. На нём — несколько фраз, написанных торопливым почерком.

Когда я прочел их, слёзы проступили сами собой, помимо моей воли, а все события сплелись для меня, наконец, в один ужасный клубок пугающих противоречий… 

На листке было написано:

«Андрей! Я делаю это ради нас всех. Так будет лучше, потому что так будет правильней. Когда будешь в церкви, поставь за меня свечку и ещё одну — ты знаешь за кого… Может быть, он простит меня? Очень жаль, что нет другой жизни в запасе, что нет возможности прожить жизнь заново, набело, так как надо… А то, что было в этой — добралось до меня…

Последнее, чего мне хотелось бы сейчас — это увидеть тебя, побыть вместе, как тогда… Но это невозможно, а жаль…

Обидно за то, что мы не властны над судьбой… Мы — как полигон, как арена, на которой происходит чья-то чужая, ненужная нам битва… Но летят —наши головы… За это обидно вдвойне!

Твой С…»

Мои губы беззвучно шептали: «Дурак! Дурак… Ну зачем, зачем? Зачем ты это сделал?…»

А предательские слёзы всё текли и текли из моих немигающих, застывших глаз и капали на письмо, которое я держал в дрожащих руках… Хорошо, что тогда меня никто не видел!…

С тех пор прошло больше десяти лет. Но я до сих пор не знаю, как ко всему этому относиться…

Не знаю, какие уроки можно извлечь из всего этого, кому их нужно извлечь и для чего…

 Я не знаю, какая часть правды была в рассказе Сережи о той страшной ночи, но, я думаю, правдой было всё.

Не спрашивайте меня, почему я так уверен в этом — просто я так чувствую. И — точка!

 Человеческая память милосердна. Она притупляет боль потерь, она стирает из наших душ скорбь и печаль по вечно утраченному. Она дает нам возможность жить дальше, пережив горе, пережив даже самое страшное…

 Так было и со мной…

 Но я до сих пор не знаю, что мне делать с последними словами Сережки. Они всё звучат и звучат у меня в голове… Через года, наперекор времени!..

 Звучат как жестокое Откровение, как тот Колокол на катере, в ту безумную, не мою, ночь…

 Звучат как голос Того, Кто однажды, дал нам всем жизнь… И Кто когда-нибудь пошлет за нами смерть…

«…ОБИДНО ЗА ТО, ЧТО МЫ НЕ ВЛАСТНЫ НАД СУДЬБОЙ… МЫ — КАК ПОЛИГОН, КАК АРЕНА, НА КОТОРОЙ ПРОИСХОДИТ ЧЬЯ-ТО ЧУЖАЯ, НЕНУЖНАЯ НАМ БИТВА… НО ЛЕТЯТ — НАШИ ГОЛОВЫ… ЗА ЭТО ОБИДНО ВДВОЙНЕ!…»

КОНЕЦ.

1995-2001 © Андрей Орлов.

Все права защищены.
Перепечатка и публикация разрешается только с согласия Автора.

Текст впервые опубликован на сайте COMUFLAGE@КОМУФЛЯЖ,
и выложен здесь с согласия автора.

ГОСТЕВАЯ КНИГА  И ФОРУМ САЙТА "COMUFLAGE @ КОМУФЛЯЖ"